В
1985 году К. не выступал в Нью-Йорке, поскольку Мильтон Фридман, писатель и
одно время автор речей для Белого дома организовал в апреле две беседы в Центре
Кеннеди в Вашингтоне. Накануне К. снова выступил в обществе «Мир Земле» при
ООН по случаю 40-летия со дня его образования. В этот раз публики было мало;
кроме того, К. пришлось около получаса ждать, пока не решится какое –то недоразумение
с залом, в котором предстояло выступать. Покидая здание после беседы, К. сказал
Мери: «Больше не надо ООН».
К. выступал в Вашингтоне единственный раз. В зале яблоку негде было упасть.
Обращаясь к новой, глубоко заинтересованной и образованной аудитории, К. снова
обрел присущую ему силу. Совсем не потому, что он сказал что–то новое; это было
излучение, исходившее от него, сила и убеждение его голоса, само звучание его
языка. Во второй беседе особенно красив отрывок, в котором говорится о печали:
«Там, где есть печаль, нет любви. Когда вы страдаете, озабочены собственным
страданием, откуда взяться любви? Что такое печаль? Не жалость ли то к самому
себе? Пожалуйста, выясните. Мы не говорим, так или не так... Не приносится ли
печаль одиночеством – от чувства крайнего одиночества, изолированности?... Можем
ли мы посмотреть на печаль какая она есть, оставаясь с ней, сохраняя ее и не
убегая от нее? Печаль неотделима от того, кто страдает. Страдающий человек хочет
убежать, скрыться, делать все, что угодно. Но взгляните на печаль так, как вы
смотрите на ребенка, которого лелеете, не покидая его – тогда вы наверняка увидите,
если действительно посмотрите глубоко, что приходит конец печали. Когда же печали
приходит конец, она переходит в страсть, – не вожделение, не чувственный стимул,
а страсть.»
За два дня до первой беседы в «Вашингтон Пост» опубликовали длинное интервью
Майкла Кернана с К. Рассказав коротко о жизни К., Кернан процитировал ряд его
изречений типа: «Когда полностью заканчивается привязанность, приходит любовь»
или «Чтобы изучить, понять самого себя, нужно отбросить всякие авторитеты...
Ни от кого ничему нельзя научиться, включая и рассказчика перед вами... У него
нет ничего, чему бы он мог научить. Рассказчик подобен зеркалу, в котором можно
увидеть самого себя. Когда вы увидите себя четко, можете отбросить зеркало.»
В одном из интервью К. спросили: «А если слушатель примет ваше указание близко
к сердцу и действительно изменится, что он один сможет сделать? На это К. ответил:
«Вопрос поставлен неверно. Изменитесь... Тогда увидите что произойдет.» В радиопередаче
по «Голосу Америки» от 18 апреля, когда его спросили что он думает о возрождении
интереса к религии у американцев, К. сказал: «Да нет никакого возрождения. Что
такое возрождение интереса? Возродить то, что ушло, умерло, разве не так? Я
имею в виду что можно вернуть к жизни, напичкав наполовину умершее тело религиозным
лекарством, но ведь после возрождения тело останется таким же дряхлым. Это не
религия.» Далее в интервью он скажет:
«Если человек не меняется коренным образом, внося в себя существенные изменения,
не посредством бога, не посредством молитв – все это примитивно, незрело, –
он разрушает себя. Сейчас возможна психологическая революция, – сейчас, а не
через тысячу лет. Человечество прошло путь в тысячелетия, и мы по – прежнему
варвары. Поэтому, если мы не изменимся, мы как были варварами сейчас, так и
останемся ими тысячелетия спустя... Если не остановить войну сегодня, придется
отправиться на нее завтра. Вот почему будущее в настоящем. Попросту говоря.»
Жаль, что К. пришлось провести цикл ежегодно запланированных бесед после триумфа
в Вашингтоне. Охай, Саанен, Броквуд, Индия: наступило некоторое ухудшение в
его беседах, что неудивительно на пороге 90-летия. Поскольку в предыдущем году
К. не пришелся по душе Шенрид, Фридрих Гроэ предоставил свою собственную квартиру
в Ружмонте, в пяти милях от Гштаада, в той же самой долине, для проведения встречи.
Проживая там с Мери, в то время как Ванда и доктор Пачуре заняли там же квартиру
большей площади. Фоске пришлось в конце концов бросить работу (она умерла в
августе в возрасте 90 лет); поэтому Раман Патель, ответственный по кухне в Броквуде,
ухаживал за ними. Из Ружмонта, как и в свое время Шенрида, К. доезжал до Таннегга,
откуда начинал свои ежедневные прогулки. Свою первую прогулку в лесу он совершил
в одиночестве, чтобы «увидеть, рады ли нам.»
Во время встречи, проходившей в хорошую погоду, К. чувствовал себя неважно.
Однажды вечером ему стало так плохо, что он сказал Мери: «Не пришло ли мое время?»
Для того, чтобы сократить число поездок, К. предложил на международном совещании
попечителей, проведенном во время бесед, чтобы после проведения еще одной летней
встречи в Саанене, остальные встречи перенесли в Броквуд. Но еще до конца бесед
один из попечителей отправился в Ружмонт и строго потребовал, чтобы в Саанене
больше не было ни одной встречи. К. все тщательно обдумал и согласился. Находившийся
вместе с К. доктор Михти, а также доктор Пачуре полностью одобрили такое предложение
из медицинских соображений, о чем выступили с заявлением на следующий день.
Во время последней беседы, состоявшейся 25 июля, К. с большим чувством произнес:
«У нас были замечательные дни и прелестные утра, красивые вечера, длинные тени
и глубокие голубые долины, чистое голубое небо и снег. Никогда не было такого
прекрасного лета. Итак, горы, долины, деревья и река прощаются с нами.»
Совершенно случайно Марку Эдвардсу предложили приехать тем летом в Саанен, чтобы
сделать фотографии о встрече, начиная с установления палаток вплоть до последней
беседы; было удачным совпадением, что он запечатлел последнюю за 24 года встречу.
Когда Марк отправился в Ружмонт, чтобы сделать фотографию, К. сразу же заметил,
что у него новый фотоаппарат фирмы «Никон С.А.» вместо старого «Лейке». Поскольку
новый фотоаппарат не был заряжен, Марк открыл заднюю часть и показал К. затвор
объектива новой конструкции. К. взял в руки фотоаппарат и спросил, может ли
он поднести его к окну. Там он с любовью и пристальным вниманием долго рассматривал
механизм, прежде чем вернуть назад.
К. был поставлен перед выбором, оставшись в Ружмонте после встречи. Путешествия
стали для него слишком обременительны; вместе с тем он не мог долго оставаться
на одном месте. Он обрел такую чувствительность, что осязал, как внимание людей
концентрируется на нем, если он оставался где – то слишком долго. Такого бремени
он более выносить не мог. И все же он не мог отказаться от ведения бесед. Вести
беседу было для него raison detre (смыслом жизни). Он сильно нуждался в людях,
которые бы его вдохновляли, побуждая найти новые пути проникновения вглубь самого
себя. Но никто больше не мог этого сделать, говорил К. Он не мог продвинуться
дальше ни с Дэвидом Бомом, ни с Пандит Яганнатом Упадьяя из Индии. Семинары
психологов, организовываемые для К., доктором Шайнбергом во время визитов в
Нью-Йорк стали приедаться равно как и конференции ученых в Броквуде. За последние
несколько лет он вел беседы с доктором Джонасом Салком, изобретателем поливакцины,
профессором Морисом Уилкинсом, писательницей Айрис Мердок и другими; у него
брали интервью десятки людей, включая Бернарда Левина, по телевидению, но ни
один из них не принес нового вдохновения. Чем более образован был человек, начитан,
чем лучше была его память, чем полнее голова его была наполнена знанием из вторых
рук, тем труднее было К. двигаться с ним вместе. Люди, бравшие у него интервью,
стремились сравнить его с другими религиозными учителями, философами, чтобы
подвести его под кого-нибудь из них. Казалось, они не способны выслушать то,
что говорит он, не пропустив его слова сквозь призму собственных предрассудков
и познания.
К. намеревался сократить программу пребывания в Индии, а также ограничиться
в 1986 году одним циклом бесед в Америке. Он думал о выступлениях в Торонто,
где не бывал ранее, хотя и боялся, что беседы придется отменить из-за возможного
ухудшения здоровья. Он подолгу беседовал в Ружмонте с Мери, пытаясь найти решение
проблемы. Было получено от греческой супружеской пары письмо, в котором приглашали
К. и Мери погостить на острове в Греции. К. загорелся идеей, нашел на карте
остров, осведомился, достаточно ли там тени (у него как–то случился солнечный
удар( и он не выносил прогуливаться или сидеть на солнце).
Когда они находились в Ружмонте, однажды К. сказал Мери: «Оно наблюдает». Мери
записала: «Он говорит, будто «нечто» решает все, что происходит с ним. Оно решит,
когда будет завершен его труд, и, следовательно, предназначение его жизни.»
Как–то она записала их разговор, когда они обсуждали планы путешествия:
К.: Это совсем не физическое влияние на мозг, а совсем иное. Моя жизнь была
запланирована. Оно скажет, когда мне умирать, скажет, что все закончено. Тогда
будет улажена моя жизнь. Но мне нужно быть осторожным, не допустить, чтобы «оно»
вмешалось, сказав: «Осталось лишь две беседы.»
М.: Вы не чувствуете, сколько времени оно отпускает вам? К.: Думаю, лет десять.
М.: Вы имеете в виду десять лет выступлений? К.: Как только я перестану говорить,
все закончится. Я не хочу переутомлять тело. Мне необходимо немного отдохнуть,
но не более. Спокойное место, где бы никто меня не знал. Но, увы, люди меня
знают. Он еще раз сказал Мери, что ей следовало бы написать о нем книгу – ее
ощущения от пребывания и общения с ним. Он также попросил ее записать следующие
слова: «Если кого–то обижает то, о чем я собираюсь сказать, они просто не слушали
мое учение.»
Перед тем, как Эрна Лиллифелт, приезжавшая на международное совещание, возвратилась
в Калифорнию, К. сказал им с Мери, что они должны позаботиться, чтобы у него
были дела в Охай. Он не собирается сидеть там, сложа руки; но и не нужно что–то
делать специально, чтобы доставить ему удовольствие: «Должно быть что – то,
по вашему мнению необходимое.» Гуляя на следующий день в лесу, он сказал: «Дух
покинул Саанен, вот почему мне как–то не совсем уютно. Он переселился в Броквуд».
Когда Ванда Скаравелли, которая, как обычно, вернулась во время встречи во Флоренцию,
прибыла накануне отъезда К. в Ружмонт, она посоветовала ему подольше отдохнуть,
поехав следующим летом не в Швейцарию, а в Италию. Неожиданно К. повеселел и
воодушевился. «Мы могли бы отправиться во французские Альпы или итальянские
горы», – сказал он Мери. Ему хотелось также побывать во Флоренции, Венеции и
Риме. 12 августа, в день отъезда в Англию, он попрощался с Вандой в последний
раз.
Доехав до Броквуда, К. почувствовал сильную усталость; он настолько устал, что
пропустил один день физических упражнений, чего с ним практически не случалось.
Он сказал Мери, что со времени встречи в Саанене что –то с ним происходит и
что если есть «нечто», которое решает все, что происходит с ним, то это поразительно.
Мери спросила, осознает ли он некоторые изменения в себе – его манерах – «некоторая
грубость, не свойственная вам? «Разве я груб с другими?» – спросил он ее. «Нет.»
«Только с тобой?» «Да.» Он сказал, что никогда ничего не делал случайно, и что
она должна поспешить измениться, вот почему он иногда бывал груб. «Я хочу дать
тебе новый мозг»_ сказал он. Но две недели спустя он ей сказал, что проанализировал
свою раздражительность. «Или я старею, или я просто начинаю брюзжать на тебя
. Это моя вина, и я должен остановиться. Мое тело приобрело исключительную чувствительность.
Мне почти все время хочется уйти, а я не должен делать этого. Я намереваюсь
заняться этим. Это непростительно.» Потом К. скажет Мери: «Я не должен серьезно
болеть. Тело существует для того, чтобы говорить.» Его физическая сила явно
ослабевала. Прогулки становились короче. Но у него были удивительные медитации,
означавшие, что «другой», кем бы «он» ни был, присутствовал рядом.
Встреча в Броквуде открылась 24 августа при отменной погоде. Прибыли телевизионщики,
чтобы сделать фильм о третьей беседе. У них был подъемник, и они могли снимать
всю панораму. Фильм под названием «Роль цветка» показали по одному из каналов
19 января 1986 года. Нельзя было и представить лучшего фильма о встрече, хотя
интервью с К. в конце фильма, обещавшее получиться особенно хорошо, оказалось
слишком коротким.
К. теперь чувствовал, что в Броквуде «Навел порядок в доме», подобное наведение
порядка ждало его в Индии, чего он немного страшился, хотя и «горел желанием
отправиться туда». Ожидая поезда в Питерсфилд, как – то утром, по пути в Лондон,
К. сообщил Мери, что Скотт Форбз спрашивал, сколько К. осталось прожить. Он
ответил, что знает, но не скажет. «Вы действительно знаете?»– спросила Мери.
К.: Думаю, да. Имеются признаки.
М.: У вас есть желание сообщить мне?
К.: Это будет неправильно. Я не могу сообщить никому.
М.: Но если хотя бы намекнуть?
К.: Скотт спросил, буду ли я еще здесь, когда построят Центр в Броквуде. Я ответил
положительно. (Строительство Центра завершилось к сентябрю 1987 года).
М.: Значит, так и будешь жить, думая что К. в любой момент может уйти?
К.: Совсем не так. Еще не так скоро.
М.: А сколько?
К.: Около двух лет.
В тот день на ланче у Фортнума К. сообщил мне также, что ему известна дата его
смерти, которую он никому не откроет. Я предположила, что ему осталось два –три
года, несмотря на то, что он выглядел моложавым, бодрым, без возраста в тот
день – казалось, цифра в десять лет правдоподобнее. Он совсем не выглядел стариком,
а скорее, бессмертным духом. Он был, как и всегда, наблюдателен, разглядывая
с прежним живым интересом людей в ресторане.
Осенью в Броквуде К. стал обучать Скотта Форбза некоторым своим упражнениям
по йоге. Он был строгим учителем. Скотт находил его гибкость удивительной. Правда,
К. отказался от стойки на голове, что раньше проделывал долгие годы. К. записал
на пленку разговор со Скоттом, в котором показал, чего ожидает от учителя в
одной из своих школ. Он начал разговор, спросив Скотта, знает ли группа учителей,
несущих ответственность за школу, пусть интеллектуально, о чем он говорит. Скотт
ответил, что они несут ответственность перед «другим», когда он там. Затем К.
поинтересовался что происходит внутри самого Скотта; что он чувствует относительно
К.? Каково его отношение к учению К. и всей работе, проводимой в Америке, в
Индии и в Броквуде. Почему он, Скотт, находится в Броквуде? Зависим ли он от
К.? А что если К. завтра умрет? Соприкоснувшись с К., «с дуновением, с дыханием,
чувством, умрет ли дело после смерти К. или цветок продолжит расти, размножится?...Или
будет расцветать без посторонней помощи? Не будет зависеть от обстоятельств
? Ничто не испортит его, раз он уже там. Учение может пройти через различные
обстоятельства, но всегда будет присутствовать.» Скотт ответил, что учение еще
не окрепло.
«Не надо пользоваться словом «еще», – наставлял его К., – «еще» связано со временем.
Позволите ли вы ему окрепнуть, стать сильным, пустить глубокие корни, расцвести?
Или все зависит от обстоятельств? « Они продолжили разговор:
С.: Нет, сэр, будет сделано все...
К.: Нет, нет и нет, сэр. Не вы делаете что-нибудь. Оно само, зерно само, словно
в утробе, вам не нужно ничего делать. Оно растет. Оно там. Оно должно расти.
Оно должно процветать – более точное слово... Знает ли Скотт, что семя там?
Не препятствует ли Скотт его расцвету своей излишней активностью, организованностью
вместо того, чтобы дать ему достаточно воздуха для расцвета? Что обычно происходит,
так это то, что организации приглаживают саму вещь... Нужно быть уверенным,
что зерно там, а не выдумано мыслью. Если зерно сильное, тогда с ним действительно
ничего не нужно делать...Тогда внутри вас не будет противоречий. У учеников
может быть конфликт, а не у вас. Они могут высказывать свое мнение. У вас его
быть не может... Нужно прислушиваться к ученикам, понимать, что они говорят,
как слушают друг друга и не реагировать на это, из прошлого Скотта, но слушать
их очень, очень осторожно... Можете ли вы освободиться от своих взглядов, что
очень нелегко... Вот для чего требуется вся энергия... Обусловленность вашим
американским образованием, вашим американским обучением, так называемой культурой...
Обсуждайте обусловленность, взвешивайте, советуйтесь друг с другом. Не говорите:
«Я должен избавиться от условленности» – так никогда делать нельзя... Зная об
обусловленности, не позволяйте ей реагировать, вмешиваться. Думаю, требуется
преднамеренное действие, поскольку вы намереваетесь руководить Броквудом. В
вас есть энергия и есть устремленность. Сохраняйте ее. Не позволяйте ей постепенно
увядать из-за такого бремени.»
К. беспокоило, что организация и дело школ могут поглотить учение Это не были
организации, которые бы сплачивали фонды. «Объединяющим фактором должен стать
разум,» – сказал он Мери и Скотту, – быть действительно свободным – такая свобода
и есть разум. Всем нам свойственен разум. Вот что нас объединяет, а совсем не
организация. Если вы поймете, что важно освободить каждого, а свобода в свою
очередь предполагает любовь, понимание, внимание, сотрудничество, сострадание,
– тогда именно разум объединит всех нас.» К. попросил Мери записать: «Независимость
без свободы бессмысленна. Обладая свободой, вы не нуждаетесь в независимости.»
21 сентября К. спросил на совещании преподавательского состава: «Как вы мгновенно,
не тратя времени, заставляете учеников понимать, что собственный интерес – корень
конфликта? Не только понимать, но и немедленно изменить?» Он продолжал, что
из сотен учеников старейшей школы Риши Вэли ни один не претерпел изменения.
Оставшись наедине с К. после совещания, Мери спросила, какой смысл иметь учеников,
если ни один из них за все эти годы не изменился? Если, несмотря на все его
влияние, ни один студент не прошел через трансформацию; как могут остальные,
которые, очевидно, тоже не изменились, изменить учеников? «Если вам это не удалось,
то разве вероятно, чтобы мы смогли?», – спросила она. «Не знаю»,– ответил К.
шутливо, явно не желая обсуждать этот вопрос.
Школа в Броквуде продолжает процветать после смерти К. Она значительно меньше
школ в Индии с контингентом в 60 человек, где мальчиков и девочек поровну, представляющих
20 национальностей в возрасте от 14 до 20 лет; она имеет специальный стипендиальный
фонд. Ряд учеников учится в Открытом университете, живя и работая в Броквуде.
Кит Кричлоу снова в октябре побывал в Броквуде, показав детальный проект и образцы
двух по–разному окрашенных кирпичей ручной работы, которые он хотел использовать
для изготовления ручной работы черепичной крыши. Все это получило всеобщее одобрение.
В видеозаписи К. недавно высказал свое мнение о том, каким хочет видеть Центр:
«Это будет религиозный центр, где люди не будут чувствовать заранее приготовленной,
воображаемой, своего рода «святой» атмосферы. То будет религиозный центр, правда,
не в ортодоксальном смысле слова, центр, в котором есть пламя, а не зола от
него. Пламя – живое; бывая в центре, вы будете забирать свет, пламя с собой,
или сможете зажечь свою свечу, быть самым исключительным человеческим существом,
не раздробленным, а подлинно целостным, без тени печали, боли и т д. Вот что
значит религиозный центр.»
К. высказал мысль также и о комнате тишины: «Вот источник К. Простите, я совсем
не имею в виду себя лично. Вот источник правды; он светит, живя там.» К. сказал
Кричлоу, что не хочет, чтобы здание выглядело «претенциозным» или как деревенская
гостиница. «Разве быть как следует одетым означает чистоту?»– спросил он. Кричлоу
ответил, что если здание «уважительно к людям, люди будут уважительно относиться
к зданию. Именно чувства взаимного уважения удалось полностью добиться в завершенном
здании Центра, открывшемся в декабре 1987 года. Здание показывает, чего могут
добиться посвятившие себя работе умельцы, вдохновленные проектом, в котором
их пригласили принять участие. Входя в здание, сразу же попадаешь в удивительный
мир Кришнамурти.