b. Время¹⁹

§ 257

Но отрицательность, относящаяся к пространству в качестве точки и развивающая в нем свои определения как линия и поверхность, существует в сфере вне-себя-бытия одновременно и для себя; она полагает вместе е тем свои определения в сфере вне-себя-бытия, но при этом являет себя безразличной к спокойной рядополож-иости точек пространства. Положенная таким образом для себя эта отрицательность есть время.
Прибавление. Пространство есть непосредственное, налично сущее количество, в котором все остается устойчиво существовать, и даже граница носит характер устойчивого существования. В этом заключается недостаток пространства. Пространство представляет собой Следующее противоречие: оно обладает отрицанием, но обладает им так, что это отрицание распадается на [51] равнодушные друг к другу прочные существования. Так как, следовательно, пространство представляет собой лишь это внутреннее противоречие, то снятие им самим его моментов является его истиной. Время и есть наличное бытие этого постоянного снятия; во времени, следовательно, точка обладает действительностью. Различие вышло за пределы пространства, и это значит, что различие перестает быть этим равнодушием, оно есть для себя во всем своем беспокойстве, оно вышло из состояния паралича. Это чистое количество как для себя налично сущее различие есть отрицательное в самом себе время; оно представляет собой отрицание отрицания, относящееся с собой отрицание. В пространстве отрицание есть отрицание в некоем другом; отрицание, таким образом, еще не получает в пространстве подобающего ему значения. В пространстве поверхность есть, правда, отрицание отрицания, однако, согласно своей истине, оно отлично от пространства. Истиной пространства является время; так пространство становится временем²⁰. Таким образом, не мы субъективно переходим к времени, а само пространство переходит в него. В представлении пространство и время совершенно отделены друг от друга, и нам кажется, что существует пространство и, кроме того, также и время. Против этого «также» восстает философия.

§ 258

Время как отрицательное единство вне-себя-бытия есть также нечто всецело абстрактное и идеальное; оно есть бытие, которое, существуя, не существует и, не существуя, существует, — оно есть созерцаемое становление. Это означает, что, хотя различия всецело мгновен-ны, т. е. суть непосредственно снимающие себя различия, они, однако, определены как внешние, т. е. как самим себе внешние.
Примечание. Время подобно пространству есть чистая форма чувственности, или созерцания, нечувственное чувственное. Но как для пространства, так и для времени не имеет никакого значения различие между объективностью и ее субъективным сознанием. Если бы мы стали применять эти определения к пространству и времени, то мы должны были бы сказать, что первое есть абстрактная объективность, а последнее — абстрактная субъективность. Время есть тот же самый принцип, что [52] «я» = «я» чистого самосознания²¹, но время есть это «я» = «я» (или простое понятие) еще во всей его внешности и абстрактности как созерцаемое голое становление, чистое в-себе-бытие, взятое всецело в качестве вы-хождения вне себя.
Время столь же непрерывно, как и пространство, ибо оно есть абстрактная, относящаяся к себе отрицательность, и в этой абстракции еще нет реального различия.
Во времени, говорят, все возникает и преходит²². Если мы отвлечемся от всего, т. е. от того, что наполняет время, и отвлечемся также и от того, что наполняет пространство, то остается пустое время и пустое пространство, т. е. тогда будут положены нами эти абстракции внешности и мы будем представлять себе, что они обладают для себя существованием. Но не во времени все возникает и преходит, а само время есть это становление, есть возникновение и прехождение, сущее абстрагирование, все-порождающий и уничтожающий свои порождения Кронос²³. Верно то, что реальное отлично от времени, но и то, что оно также существенно тождественно с ним. Реальное ограничено, и иное этого отрицания находится вне его; в нем, следовательно, определенность внешня себе, и отсюда проистекает противоречивость его бытия; абстракция этого внешнего характера, его противоречивости и его беспокойства и является самим временем. Конечное поэтому преходяще и временно, ибо оно не есть подобно понятию в самом себе полная отрицательность, а, хотя и имеет в самом себя последнюю как свою всеобщую сущность, все же неадекватно этой сущности, односторонне и поэтому относится к ней как к господствующей над ним силе. Понятие же в своей свободно самостоятельно существующей тождественности с собой, как «я» = «я», есть само по себе абсолютная отрицательность и свобода; время не есть поэтому то, что господствует над ним, и понятие также не есть во времени,. не есть нечто временное. Оно, наоборот, есть власть над временем, которое и есть лишь эта отрицательность, определившаяся как внешность. Поэтому лишь предметы природы подчинены времени, поскольку они конечны; напротив, истинное — идея, дух — вечно. Но мы не должны брать понятия вечности отрицательно, не должны понимать ее как отвлечение от времени, не должны думать, что она существует как бы вне последнего, и, разумеется, мы не должны понимать вечность в том смысле, что она [53] наступает после времени: этим вечность была бы превращена
в будущее, представляющее собой один из моментов времени.
Прибавление. Время не есть как бы ящик, в котором все помещено, как в потоке, увлекающем с собой в своем течении и поглощающем все попадающее в него. Время есть лишь абстракция поглощения. Так как вещи конечны, то они находятся во времени, но вещи исчезают не потому, что они находятся во времени, а потому, что сами они представляют собой временное, их объективным определением является то, что они таковы. Процесс самих действительных вещей составляет, следовательно, время, и если время называют самым могущественным, то оно также и самое бессильное. «Теперь» обладает чрезвычайным значением, — оно есть не что иное, как единичное «теперь»²⁴. Но это исключающее в своей растяжимости все другое [«теперь»] разлагается, растекается, распыляется в тот момент, когда я его высказываю. Длительность есть всеобщее этого «теперь» и всех других «теперь», есть снятость этого процесса вещей, которые не длятся. Если же вещи и длятся, то все же время преходит и не покоится; здесь время представляется независимым и отличным от вещей. Если мы все скажем, что время преходит, хотя вещи и пребывают, то это лишь означает: хотя некоторые вещи и сущестйуют длительно, изменение все же выступает в других вещах, например в движении Солнца; таким образом, вещи все же существуют во времени. Последним убежищем поверхностных умов, которое, как они мнят, дает им право все же приписывать вещам покой и длительность, является постепенное изменение. Если бы все остановилось, в том числе и само наше представление, то мы длились бы и времени не было бы. Но все конечные вещи временны, потому что они раньше или позже подвергаются изменению; их длительность, следовательно, лишь относительна.
Абсолютная вневременность отлична от длительности; это — вечность, к которой непричастно время природы. Но само время вечно в своем понятии, ибо оно не какое-нибудь определенное время и также не настоящее, а вре-мя как время составляет его понятие. Но последнее, как и вообще всякое понятие, само есть вечное и потому также и абсолютно настоящее. Вечности не будет, вечности не было, а вечность есть. Длительность, следовательно, отличается от вечности тем, что она есть лишь [54] относиельное упразднение времени; но вечность есть бесконечная, т. е. не относительная, а рефлектированная в себя длительность. То, что не существует во времени, является тем, в чем не совершаются процессы; самое скверное и самое превосходное не существует во времени, а длится. Самое скверное — потому, что оно [есть] некая абстрактная всеобщность. Таково, например, пространство, само время, таковы солнце, стихии, камни, горы, неорганическая природа вообще, а также произведения рук человеческих — пирамиды; их длительность не является достоинством. Длящееся ставится обыкновенно выше, чем скоропреходящее; однако все цветы, все прекрасное в жизни рано умирает. Но и самое превосходное длится; длится не только неживое, неорганическое, всеобщее, но также и другое всеобщее, конкретное в самом себе — род, закон, идея, дух. Ибо мы должны различать между тем, что представляет собой процесс в целом, и тем, что представляет собой лишь некий момент процесса. Всеобщее как закон тоже обладает процессом в самом себе и живет лишь как процесс; но оно не есть часть процесса, не находится в процессе, а содержит в себе свои две стороны и само непроцессуально. Взятый со стороны явления, закон вступает во время, так как моменты понятия обладают видимостью самостоятельности; но в своем понятии исключенные различия ведут себя как примиренные, как обретшие снова мир. Идея, дух, стоит над временем, потому что она составляет понятие самого времени. Дух вечен, существует в себе и для себя, не увлекается потоком времени, потому что он не теряет себя в одной стороне процесса. В индивидууме как таковом дело обстоит иначе; он, с одной стороны, представляет собой род: прекраснейшей жизнью является та, в которой полностью объединяются в один образ всеобщее и его индивидуальность. Но индивидуум, с другой стороны, также и отделен от всеобщего и в качестве такового он является одной стороной процесса, изменением; взятый со стороны этого смертного момента, он находится во времени, подпадает под его власть. Ахилл, прекрасный цвет греческой жизни, Александр Великий, эти бесконечно мощные индивидуальности, не выдерживают напора времени и рано умирают; лишь их подвиги, их дела остаются, т. е. остается созданный ими мир. Посредственное длительно существует и в конце концов правит миром. Эта посредственность обладает также и мыслями: она убеждает в [55] правоте этих маленьких мыслей окружающий мир, уничтожает яркую духовную жизнь, превращает ее в голую рутину, и, таким образом, обеспечивает себе длительное существование. Ее долговечность и означает именно то, что она упорно стоит на своей лжи, не добивается и не достигает своей правды, не воздает должное понятию, эта долговечность царства посредственности означает, что истина не воплощается в нем как процесс.

§ 259

Измерения времени — настоящее, будущее и прошедшее— это становление внешности как таковой и разрешение этого становления в различия бытия как переходящего в ничто и ничто как переходящего в бытие. Непосредственным исчезновением этих различий в единичности является настоящее как «теперь», которое как единичность исключает, но вместе с тем вполне непрерывно переходит в другие моменты и само есть лишь это исчезновение бытия в ничто и ничто в бытии.
Примечание. Конечное настоящее есть «теперь», фиксированное как сущее; оно отлично от отрицательного, от абстрактных моментов прошедшего и будущего, так как оно есть конкретное единство, есть, следовательно, утвердительное; но само это бытие есть лишь абстрактное бытие, исчезающее в ничто. Впрочем, в природе, в которой время есть «теперь», дело не доходит до устойчивого различия этих измерений друг от друга; эти измерения необходимо существуют лишь в субъективном представлении, в воспоминании и в страхе или надежде. Но прошедшим и будущим временем как существующим в природе является пространство, ибо оно есть время, подвергшееся отрицанию, равно как и наоборот — снятое пространство является ближайшим образом точкой и, развитое для себя, является временем.
Нет науки о времени наряду с наукой о пространстве, с геометрией. Различия времени не обладают тем характером равнодушия друг к другу, который и составляет непосредственную определенность пространства; они поэтому не способны составлять фигурации подобно различиям пространства. Этой способности принцип времени достигает лишь тогда, когда время парализуется, когда отрицательность времени низводится рассудком до единицы. Эта мертвая единица, в которой мысль достигает вершины внешности, может входить во внешние [56] комбинации, а эти комбинации, фигуры арифметики, в свою очередь могут получать определения рассудка, могут рассматриваться как равные и неравные, тождественные и различные.
Можно было бы шире развить мысль о философской математике²⁵, которая познавала бы из понятий то, что обычная математическая наука выводит согласно методу рассудка из определений, принятых как предпосылки. Но так как математика все же есть наука о конечных определениях величины, которые в своей конечности остаются неподвижными и значимыми, но как таковые не должны выходить за эти пределы, то она преимущественно наука рассудка. А так как она способна быть совершеннейшей из рассудочных наук, то следует скорее стремиться сохранить преимущество, которое она имеет перед другими науками этого рода, и не нарушать ее чистоты ни чужеродным ей понятием, ни эмпирическими целями. При этом все же остается несомненным, что понятие обосновывает более определенное осознание как руководящих принципов рассудка, так и порядка и необходимости этого порядка в арифметических операциях²⁶ и в положениях геометрии²⁷.
Было бы далее излишним и неблагодарным трудом пользоваться для выражения мысли таким неподатливым и неадекватным материалом, как пространственные фигуры и числа, и насильственно трактовать этот материал так, чтобы он подходил для этой цели. Простейшие первые фигуры и числа могут, не вызывая недоразумений, быть применены в качестве символов благодаря их простоте; они, однако, всегда оказываются для мысли чужеродным и малоудовлетворительным способом выражения. Первые попытки чистого мышления прибегали к этому крайнему средству: пифагорейская система чисел²⁸ является знаменитым примером такого применения. Но для выражения более богатых понятий эти средства оказываются совершенно недостаточными, так как внешний характер их сочетаний и случайность их связи делают их вообще неадекватными природе понятия и приводят к тому, что становится совершенно неясным, какие из многочисленных отношений, возможных в составных числах и фигурах, должны быть приняты нами во внимание. Да и помимо этого текучесть понятия выдыхается в таком внешнем материале, в котором каждое определение впадает в равнодушную внеположность. Вышеуказанная [57] сомнительность могла бы быть устранена только посредством объяснения. Но тогда существенным выражением мысли явится это объяснение²⁹ и математическая символика окажется бессодержательным излишеством³⁰.
Другие математические определения, как, например, бесконечное, его отношения, бесконечно-малое, множители, степени и т. д., находят свое истинное понятие в самой философии. Было бы совершенно неправильно заимствовать их для последней из математики, в которой они берутся вне понятия (begrifflos)³¹ и часто даже бессмысленно. Исправления этих понятий и установления их смысла скорее можно ожидать от философии. Лишь вялость мысли, желая избавиться от труда определения понятий, прибегает к формулам, не являющимся даже непосредственным выражением мысли, и к их уже готовым схемам.
Истинно философской наукой математики как науки о величинах была бы наука о мерах; но последняя уже предполагает наличие реальных особенностей вещей, а эти особенности существуют лишь в конкретной природе. Вследствие внешнего характера величины эта наука была бы, кроме того, самой трудной.
Прибавление. Измерения времени доводят до полноты определенность созерцания, полагая для созерцания понятие времени во всей его тотальности, или реальности, каковым понятием является становление. Эта тотальность, или реальность, состоит в том, что абстрактные моменты единства, каковым единством является становление, полагаются каждый особо как целое, но полагаются как таковое под особыми определениями. Каждое из этих двух определений, таким образом, само выступает как единство бытия и ничто; но вместе с тем они также и отличны друг от друга. Это их различие может быть лишь различием между возникновением и исчезновением. В одном определении, в прошедшем (в Гадесе), основой, с которой начинают, является бытие. Прошедшее было действительно как всемирная история, как события природы, но оно полагается под определением небытия, которое привходит к определению бытия. В будущем дело обстоит наоборот: в нем небытие является первым определением, а бытие является позднейшим, хотя и не повремени. Серединой является безразличное единство прошедшего и будущего, так что ни одно, ни другое не составляет определяющего момента. Настоящее существует только потому, [58] что прошлого нет, и, наоборот, бытие данного «теперь» имеет своим предназначением не быть и небытие его бытия является будущим. Настоящее представляет собой это отрицательное единство. Небытие бытия, место которого заняло «теперь», является прошедшим, бытие небытия, содержащееся в настоящем, является будущим. В положительном смысле можно поэтому о времени сказать так: лишь настоящее существует, предшествующего же и последующего не существует. Но конкретное настоящее есть результат прошедшего, и оно чревато будущим. Истинным настоящим, таким образом, является вечность.
Название «математика» можно было бы, впрочем, употреблять также и для обозначения философского рассмотрения пространства и времени³². Но если бы мы вахотели философски рассмотреть фигуры пространства и единицы, то они потеряли бы свое специфическое значение и форму. Их философия стала бы чем-то логическим или, пожалуй, даже какой-то частью другой конкретной философской науки, смотря по тому, будут ли придавать этим понятиям более конкретный или менее конкретный смысл. Между тем математика рассматривает в предметах лишь определения величины, и притом, что касается времени, рассматривает, как мы указали выше, не само время, а лишь единицу в ее конфигурациях и связях; лишь в учении о движении само время также делается одним из объектов этой науки. Но прикладная математика не представляет собой вообще имманентной науки именно потому, что она является применением чистой математики к некоторому данному материалу и его почерпнутым из опыта определениям.